Милость Гуру

 15-ого июля 2011,  Гуру Пурнима,  Ганга Даршан и Падука Даршан

   Утром Гуру Пурнимы 2011 года, в ранние часы перед восходом солнца, усталая и утомленная саньяси, проснувшись после короткого сна, пошла на кухню в Йога Видья — недавно построенное здание в университетском городке Ганга Даршан Ашрама.  Было меньше 3:45 утра, ашрам был тихий и темный,  она шла одна, и только свет полной луны сопровождал ее. Хотя у нее сейчас вряд ли были мысли об особом значении этого дня, позже ей станет понятно, что благословение Гуру было с ней с самого начала.

   Она пришла рано, чтобы приготовить чай горстке саньясинов, которые должны были скоро отправиться в Падука Даршан на утренний Дурга Хован — ритуал, начинающий ежедневную садхану. Она зажгла газовое пламя под большим чаном воды и, пока огонь ревел, свами слегка размяла свое усталое тело в подготовке к тому, что предстояло сделать в этот последний из нескольких невообразимо напряженных дней. Программа Гуру Пурнимы этого года потребовала от нее больше, чем все ее годы в ашраме, вместе взятые, и она смотрела в темное утро, думая о той чистой и сильной энергии, которую она должна была вызвать, чтобы выполнить свои обязанности. В течение всех дней этой  четырехдневной программы люди лились в Ганга Даршан группами, как ожидаемые, так и неожиданные гости, приезжавшие со всех уголков Индии и мира, чтобы принять участие в столь величественном событии и засвидетельствовать свое почтение лотосным стопам Гуру. То, что было запланировано, как скромная программа для жителей ашрама и нескольких сотен посетителей, разрослось в праздник для тысяч, в Маха Яджну астрономических пропорций, и Ганга Даршан был заполнен далеко за пределами своей максимальной возможности: приблизительно 1 500 мужчин, женщин и детей, нуждающихся в жилье, постели, воде, еде, прасаде...

   Небольшая группа саньясинов и жителей ашрама трудилась неустанно, чтобы решить множество потребностей гостей, и только милостью Гуру они довели это до конца. Конечно, им предстоял еще один день, самый большой из всей программы, и успех мог быть измерен только готовностью каждого из них сдаться Его воле и милости.

   Возвращаясь к своей работе, саньяси насыпала чай в закипевшую воду. Внезапно холод обдал ее спину, и она ощутила, что в темной кухне она не одна. Она медленно обернулась и увидела пожилого человека с другой стороны печи. Восседая на деревянном табурете,  с прямой как карандаш и сильной спиной,  он смотрел в глубину кастрюли с кипящим чаем, не обращая внимания на свами, стоявшую перед ним.  Он был одет в классической манере Бихари — в простую белую курту и дхоти, недавно выстиранные, на голове толстая копна седых, аккуратно расчесанных волос. Ноги скрещены, и спокойно сложены на коленях руки. У него был царский вид, который противоречил его простой внешности. Оправившись от удивления, свами поглядела на часы на стене и увидела, что еще не было четырех, что было слишком рано для посещения кухни. Она задалась вопросом, откуда и как этот старик пришел. Любопытство быстро переросло в раздражение, когда саньяси представила себе, как много гостей обычно вторгаются в ее драгоценные минуты покоя, требуя чего-то — и это задолго до  6 часов, времени завтрака.

   Глядя на него в упор, она спросила строгим голосом: «Баба, чего ты хочешь?»

   Он не ответил, даже не взглянул на нее, но продолжал смотреть в кастрюлю с кипящим чаем.

   Повернувшись, чтобы скрыть свое растущее расстройство, саньяси добавила сахар в кастрюлю и снова спросила: «Баба, ты хочешь что-нибудь?»

   И опять никакого ответа, но она увидела, что он поднял пустую чайную чашку, крепко держа ее в своей руке, а затем его рука протянулась в ожидании незамедлительного обслуживания. Возмущенная его высокомерием, она сказала ему громким и ясным голосом: «Если вы хотите чаю, вернитесь в 6 утра на завтрак. Этот чай только для саньясинов!»   Он не сдвинулся со своего места, и, чтобы справиться с растущим гневом, она быстро вышла из кухни.

   Ей пришла в голову мысль о том, что это мог быть один из сумасшедших, в пользу которых в это время собирались средства. Кто же был этот странный старик? Что он делал в кухне в этот неурочный час?  Здания были еще заперты, ворота ашрама еще не открыты внешним гостям, как же он пришел?  И почему он так благочестив? Почему он не разговаривает?  Разве он не понимает, что у нее есть очень важные обязанности?  Как может она что-нибудь сделать в мире, если ее работу будут постоянно прерывать?  Ее взгляд упал на висящий над ящиками с зерном календарь с изображением Свами Сатьянанды,  откуда он смотрел прямо на нее. «Гуруджи», — подумала она, — «Что все это значит?» Она посмотрела на дату. Ах, да, вспомнила она, сегодня очень важный день, святой праздник Гуру Пурнима. Конечно, было очень рано, Брахма мухурта, самый благоприятный час, когда духовные энергии на своем пике; но когда еще и происходить странным событиям, как не в это время? Не тратя время на разбор природы этого конкретного события, она поняла, что так или иначе это не было нормальной ситуацией, этот старый джентльмен не был обычным человеком, что, конечно же, у него было какое-то сообщение для нее.

   Она быстро побежала назад, туда, где оставила его. Он сидел, прислонившись спиной к кастрюле с чаем, его пристальный взгляд был направлен на тропинку за окном.  Она посмотрела на его с изумлением и странной радостью, и  ее существо наполнило появившееся почтение к прибывшему Божеству. Она осторожно налила в чашку горячего сладкого чая и протянула ему, склонив голову в знак уважения.

   «Баба, чай,» — сказала она мягко.   

   Без какого-либо взгляда, улыбки,  признающих ее присутствие, старик взял чашку и поднял ее к своим губам с отношением господина, обслуживаемого мелким никто. Это вызвало у саньяси новую волну гнева и расстройства, и она быстро повернулась, чтобы оставить высокомерного старика с его чаем. Когда она обрела контроль над своим дыханием, она снова вспомнила дату, духовное значение этих особых утренних часов и замерла.  Раздражение, которое она чувствовала только мгновение назад, быстро снова превратилось в волнение, поскольку она чувствовала с растущей уверенностью, что этот человек был  кем-то совершенно особым. Кем он был, она не могла сказать, но знала, что  должна отодвинуть в сторону свое раздражение и отнестись к нему с почтением.  

   Когда она повернулась и снова вошла в кухню,  первый утренний свет бросал  фиолетовый оттенок на место, где старик сидел только две минуты назад. Она оглядела комнату, но его нигде не было. Она выглянула в окно, но его не было и на лужайке, он не шел и по цементной пешеходной дорожке. Так же внезапно и бесшумно, как появился, он и ушел, и чайная чашка на подоконнике была единственным следом его мимолётного присутствия. Она смотрела на пустую чашку, и снова мысли затопляли ее ум. Как ему удалось выпить кипящий чай в такой короткий промежуток времени? Куда он ушел? Может быть, ее поведение оскорбило его? Будет ли у нее когда-либо шанс принести извинения за свою дерзость? Каково было значение этого раннего утреннего визита?

   Это был случай, наиболее наглядно убеждающий, что данная Гуру Пурнима была очень мощной еще и потому, что проводилась на берегу Матери Ганги в Саньяса Питхе в Падука Даршане, месте, богатым красотой и изобилием магнетической энергии наследия нашего Гуру. Находящийся в нескольких минутах ходьбы от Ганга Даршана, Падука Даршан — особое место, поскольку именно отсюда Шри Свами Сатьянанда начал движение Йоги по всему миру,  выполняя наказ своего Гуру, и зажег пламя духовности в жизни миллионов людей. Это место недавно определил  Свами Ниранджан  как ту точку, с которой он  намерен, соблюдая желание своего Гуру, продвинуть саньяса традицию на передний план современной культуры, так как именно здесь Гуру является наиболее ощутимой и магнетичной силой. Четыре дня программы были длинными и целиком наполненными ритуалами, пуджами, сатсангами, песнями и спонтанными вспышками сердечной любви и благодарности за милость Гуру, и эта милость, как напомнил нам Свамиджи своим славным присутствием, охватывает годы, и существует она вне пространства и времени. Несмотря на многие неожиданности, которые продолжали появляться чуть ли не ежеминутно, сама программа текла легко и плавно, как будто управлялась более высокой, доброжелательной силой.

   Половина дня прошла, солнце начинало свое движение на запад, и свами теперь уже наблюдала за уборкой кухни после обеда, который продлился более трех с половиной часов. На краткий миг над ней установилось спокойствие, когда она думала о напряженном дне, о бесчисленных ртах, которые нужно было накормить, обслужив их как можно быстрее и эффективнее. Это не было даже маленьким подвигом, но программа прошла без сбоев, и свами на мгновение  ощутила удовлетворение от того, что праздник был так близок к концу. Глядя на гору посуды, которая выросла до потолка, она просила последние капли энергии поддержать ее в заключительной фазе рабочего дня, который будет продолжаться и в вечерние часы. Внезапно кто-то ворвался на кухню и сказал, что ее срочно зовут к телефону, и когда она медленно пробиралась к задней части ворот к телефонному аппарату, она в раздражении задавалась вопросом, что же могло быть столь важным в такой момент.

   Звонил другой саньясин, обязанностью которого во время программы было координировать практические услуги в ашраме, такие как организация хранения воды, контроль входящего и исходящего потока гостей, управление временем приема пищи, в том числе и тем, чтобы приготовление пищи и обслуживание находились на высоком уровне. То, что он сказал,  заставило ее сердце остановиться. Очевидно, в ее расчеты вкралась ошибка, и хотя обед прошел хорошо и больше ни один человек не ждал еды, остались две огромные кастрюли, полные кичри — достаточно, чтобы накормить более тысячи человек. Это, конечно, было невозможно; при таком количестве едоков у поваров не нашлось бы времени, чтобы приготовить так много дополнительной пищи. Могло остаться на сто, двести человек, это нормально, но так много? Нет, это, должно быть, ошибка. Она тщетно пыталась отстоять свои соображения, но несколько человек на другом конце телефонного провода подтвердили наличие оставшейся еды, и дрожащей рукой саньяси положила трубку, в молчании взывая к Гуру о помощи.

   Снова вопросы переполняли ум. Что стояло за этим странным явлением? Что ей делать с таким большим количеством оставшейся еды? Что администрация и Свамиджи скажут ей, свами, которая, как предполагается, должна знать и контролировать все на кухне? Ей сделают выговор? Как она сможет когда-либо покрыть причиненный ущерб? Она позвала своего помощника, и он выслушал новость с недоверием.  Конечно, они оба устали до крайности и переутомились, но он не мог вообразить, как один из них мог совершить такую оплошность. Прежде, чем они смогли успокоиться и оценить в полном объеме ситуацию, прибыл человек с «Хануманом», грузовиком ашрама, и объявил, что его послали, чтобы взять кичри для того, чтобы потом раздать бедным. С ужасом, поразившим до глубины души ее эго, она привела человека к месту, где он мог забрать нетронутые кастрюли с кичри.

   Они стояли рядом в обширном, теперь пустом холле для кормления людей. Свами сняла большое алюминиевое блюдо, которым была прикрыта одна из кастрюль, готовясь столкнуться с самой большой ошибкой ее жизни.  То, что она увидела, было третьим сюрпризом дня — она смотрела в пустую кастрюлю,  безупречно чистую, как будто ею никогда не пользовались.  В полной растерянности она повернулась к следующей кастрюле, чтобы снять с нее тяжелую алюминиевую крышку.  И снова она изучала объемистую пустоту, где не было видно и следа пищи.  Думая, что она, должно быть, глядит в не в те кастрюли, на мгновение отодвигая вопрос, почему две тяжелые пустые кастрюли притащили к передней линии обслуживания, она и ее помощник пробирались, чтобы проверить все остальные кастрюли, но они все были не только пусты, но и чудесно вымыты и очищены, хотя еще не были перенесены в место для мытья. Удивление. Облегчение. Смятение. Волнение. Все эти эмоции обрушились на саньяси сразу. И только сейчас, впервые за весь день, когда золотое солнце начало быстро клониться за горизонт, она вспомнила любопытный инцидент со стариком в предрассветные часы.

   Рассказывая об этом случае своему помощнику, она испытала  сильное чувство уверенности, что эти два события связаны, и что в этих причудливых событиях дня наблюдалось Божественное вмешательство, хотя не могла и вообразить, что бы это значило. Она коснулась рукой щеки и была внезапно накрыта глубоким чувством удовлетворения, которое заполнило все ее существо. Хотя она устала до самых корней своих волос, чувство усталости исчезло в одно мгновение, и она была переполнена восхитительным потоком радости, надежды, любви и счастья. Конечно, не было никакой ошибки ни в сообщении об избытке кичри, ни в его таинственном исчезновении. Это был для нее мощный, щедрый шлепок, толчок, чтобы она заглянула в более глубокий смысл посещения старика. Она вспоминала о многих странных происшествиях, которые наполняли ашрам с начала этого беспрецедентного фестиваля и, вспоминая, понимала, что Гуру пинал и шлепал, целовал и ласкал всех всю неделю, игриво напоминая нам всем о своем постоянном присутствии и любви.

   Что касается этого старика, она знала наверняка, что в нем не было ничего обычного, так же, как нет ничего обычного в полноте луны или величии Гуру. В те драгоценные часы на рассвете, который называют самым мощным периодом для духовного развития, он загадочно появился и так же странно  исчез. Саньяси упала на колени, переполненная благодарности, поняв с предельной ясностью, что этот человек, который пришел, как царь, чтобы получить ее смиренное служение, был Гуруджи, сам предлагающий ей, как благословение, его доверие и веру, его защиту и любовь. Смех, как вода горного потока, струился из нее, и она практически танцевала в течение последних часов работы этого долгого дня, когда великая тайна была решена, и присутствие Гуру несло ее, как несет перышко легкий ветерок.

   Даже год спустя, слезы появлялись на глазах этой свами, когда она вспоминала цепочку событий, которые укрепили ее уверенность в то, что Гуру всегда присутствует возле нас и продолжает отвечать на голос наших самых глубоких молитв. В поклонении и служении Гуру человек служит всем, богатым и бедным, великим и простым, и человек всегда вознаграждается несравненным благословением Его руководящего света на непредсказуемом пути к более высокому сознанию.

«Все те саньясины, кто побрил голову или принял инициацию, слушайте внимательно. Саньясин не может быть символом удовольствия — он никогда не станет этим. Саньясин не потребитель.  Он — опекун.  Саньясины всегда богаты, они никогда не бедны, но их богатство не принадлежит им. Все, что мы имеем, это доверие общества, и никто не имеет права нарушить это доверие»        

                                                                                                            - Свами Сатьянанда